Неточные совпадения
— Э-эх! — проговорил служивый,
махнув рукой, и пошел вслед за франтом и за
девочкой, вероятно приняв Раскольникова иль за помешанного, или за что-нибудь еще хуже.
Иногда придет к нему
Маша, хозяйская
девочка, от маменьки, сказать, что грузди или рыжики продают: не велит ли он взять кадочку для себя, или зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил, заставит прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает.
Там, на большом круглом столе, дымилась уха. Обломов сел на свое место, один на диване, около него, справа на стуле, Агафья Матвеевна, налево, на маленьком детском стуле с задвижкой, усаживался какой-то ребенок лет трех. Подле него садилась
Маша, уже
девочка лет тринадцати, потом Ваня и, наконец, в этот день и Алексеев сидел напротив Обломова.
Таисья даже не обернулась, и Никитич
махнул рукой, когда она с
девочками скрылась в воротах груздевского дома. Он постоял на одном месте, побормотал что-то про себя и решительно не знал, что ему делать.
За перегородкой, где спала Мими с
девочками и из-за которой мы переговаривались вечером, слышно движенье.
Маша с различными предметами, которые она платьем старается скрыть от нашего любопытства, чаще и чаще пробегает мимо нас, наконец отворяется дверь и нас зовут пить чай.
Через минуту Илья, нахмурив брови, погрузился в игру. Он всегда садился так, чтобы ему можно было ходить к
Маше: ему страшно нравилось, когда она проигрывала, и во всё время игры Илья упорно заботился об этом. Но
девочка играла ловко, и чаще всего проигрывал Яков.
Яков относился к
девочке ещё более заботливо, чем прежде. Он постоянно таскал ей из дома куски хлеба и мяса, чай, сахар, керосин в бутылках из-под пива, иногда давал деньги, оставшиеся от покупки книг. Он привык делать всё это, и всё выходило у него как-то незаметно, а
Маша относилась к его заботам как к чему-то вполне естественному и тоже не замечала их.
Девочка тоже начала зарабатывать деньги: Матица научила её делать из бумаги цветы, и
Маше нравилось составлять из тонких, весело шуршавших бумажек яркие розы.
Илья слушал и молчал. Он понимал, что
Маша пристроилась лучше, чем можно было ожидать. Но всё же ему было жалко
девочку. Последнее время он почти не видал её, не думал о ней, а теперь ему вдруг показалось, что без
Маши дом этот стал грязнее.
Илья слушал её шёпот, стоя у печки, и, рассматривая окутанную чем-то серым фигурку
Маши, думал: «А что будет с этой
девочкой?..»
Илья тоже привык к этим отношениям, да и все на дворе как-то не замечали их. Порой Илья и сам, по поручению товарища, крал что-нибудь из кухни или буфета и тащил в подвал к сапожнику. Ему нравилась смуглая и тонкая
девочка, такая же сирота, как сам он, а особенно нравилось, что она умеет жить одна и всё делает, как большая. Он любил видеть, как она смеётся, и постоянно старался смешить
Машу. А когда это не удавалось ему — Илья сердился и дразнил
девочку...
Это, — продолжала Дора, — это Оля и
Маша, отличающиеся замечательной неразрывностью своей дружбы и потому называемые «симпатичными попугаями» (девушки засмеялись); это все мелкота, пока еще не успевшая ничем отличиться, — сказала она, указывая на маленьких
девочек, — а это Анна Анисимовна, которую мы все уважаем и которую советую уважать и вам.
Маша. Что же делать! (Берется за голову.) Он казался мне сначала странным, потом я жалела его… потом полюбила… полюбила с его голосом, его словами, несчастьями, двумя
девочками…
Ольга. Сегодня ты вся сияешь, кажешься необыкновенно красивой. И
Маша тоже красива. Андрей был бы хорош, только он располнел очень, это к нему не идет. А я постарела, похудела сильно, оттого, должно быть, что сержусь в гимназии на
девочек. Вот сегодня я свободна, я дома, и у меня не болит голова, я чувствую себя моложе, чем вчера. Мне двадцать восемь лет, только… Все хорошо, все от бога, но мне кажется, если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше.
Поставила барыня
девочку на пол; подняла ей подольчик рубашечки, да и ну ее валять ладонью, — словно как и не свое дитя родное. Бедная
Маша только вертится да кричит: «Ай-ай! ай, больно! ой, мама! не буду, не буду».
Маша, самая маленькая
девочка, поглядела на него, потом на окно, за которым уже наступал вечер, и сказала в раздумье...
— Ну представьте себе, — продолжал он, повернувшись на стуле, — ежели бы я вдруг женился, каким-нибудь несчастным случаем, на семнадцатилетней
девочке, хоть на
Маш… на Марье Александровне. Это прекрасный пример, я очень рад, что это так выходит… и это самый лучший пример.
Маша, дочь ее, нянчилась с меньшим, старшие, мальчик и
девочка, были в школе. Сам зять не спал ночь и теперь заснул. Прасковья Михайловна долго не спала вчера, стараясь смягчить гнев дочери на мужа.
Тетке стало жалко
девочку: сказала старосте, что больна
Маша.
Пошли бы себе от нее, куда захотели: что она сделает?» Старушка тетка, разумеется, не могла удовлетворить
Машу, и
девочка должна была сама доходить до разрешения своих вопросов.
Она идет в кабинет и говорит папе, что
девочка хочет слона. Папа тотчас же надевает пальто и шляпу и куда-то уезжает. Через полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это большой серый слон, который сам качает головою и
машет хвостом, на слоне красное седло, а на седле золотая палатка и в ней сидят трое маленьких человечков. Но
девочка глядит на игрушку так же равнодушно, как на потолок и на стены, и говорит вяло...
Слона заводят ключиком, и он, покачивая головой и
помахивая хвостом, начинает переступать ногами и медленно идет по столу.
Девочке это совсем не интересно и даже скучно, но, чтобы не огорчить отца, она шепчет кротко...
Дочка еще была у Гаврилы Маркелыча — детище моленое, прошеное и страстно, до безумия любимое матерью. И отец до
Маши ласков бывал, редко когда пожурит ее. Да правду сказать, и журить-то ее было не за что.
Девочка росла умненькая, добрая, послушная, а из себя такая красавица, каких на свете мало родится. Заневестилась Марья Гавриловна, семнадцатый годок ей пошел, стал Гаврила Маркелыч про женихов думать-гадать.
У одной женщины была дочь
Маша.
Маша пошла с подругами купаться.
Девочки сняли рубашки, положили на берег и попрыгали в воду.
Один раз мать сидела у окна и смотрела на улицу. Вдруг она увидала, что к ней идет ее
Маша и ведет за руку маленького мальчика, а на руках несет
девочку.
Маша взяла
девочку на руки, а мальчика повела за руку.
Из воды выполз большой уж и, свернувшись, лег на Машину рубашку.
Девочки вылезли из воды, надели свои рубашки и побежали домой. Когда
Маша подошла к своей рубашке и увидала, что на ней лежит ужак, она взяла палку и хотела согнать его; но уж поднял голову и засипел человечьим голосом...
И, наконец, рядом с
Машей — «она» — странная, чудная, необычайная
девочка, злая и непонятная «чудачка», как ее называют подруги… Добра или жестока она? Умна или ограничена? Да что же она, в самом деле, такое — эта бледная, тоненькая, зеленоглазая баронесса Рамзай? Кто она?
С нетерпением ожидали
девочки часов прогулки. Их любимцы, еще издали заслыша приближение своих маленьких благодетельниц, принимались тихо и радостно мяукать, а завидя
девочек, наклонившихся над их «домиком», опрокинутым огромным ящиком с сеном,
махали хвостами и забавно облизывались, чуя вкусный запах съестного.
На уроках она дремала, в часы рукоделий вяло ковыряла иглою, приводя этим в неистовство Павлу Артемьевну; даже в часы отдыха, в свободное время приюток, когда
девочки большие и маленькие резвились в зале, старшие танцуя, малыши взапуски гоняясь друг за другом или устраивая шумные игры, под руководством той же тети Лели,
Машу ничто не занимало.
Длинноногая Нан с быстротою молнии метнулась между Вассой и
Машей. Те подняли руки. Пропустили бегущую и снова опустили их перед бросившимся следом за
девочкой Жилинским.
Назначили в их число и Дуню по желанию упрямой Нан, но
девочка так расплакалась, так крепко вцепилась в свою подружку Дорушку, не попавшую в список приглашенных, что на нее
махнули рукой и оставили ее в приюте.
Она топала ногами,
махала руками и кричала так, точно ее режут. Потом, видя, что никто не слушает её стонов и не думает везти ее домой, Тася с быстротой молнии бросилась к двери и, широко распахнув ее, готовилась убежать отсюда без оглядки, как вдруг громкий крик испуга вырвался из её груди. Три большие лохматые зверя с грозным рычанием бросились к
девочке. Это были три огромные собаки, которыми господин Злыбин, так звали хозяина-фокусника, потешал публику.
Володя увел нас с Мишею в свою комнату. Между прочим, он со смехом рассказал, что вчера зашел в комнату
девочек и нашел на столе четвертушку бумаги; на ней рукою
Маши было написано несколько раз: «Милый Витечка, скоро тебя увижу». Миша и Володя смеялись, я тоже притворялся, что мне смешно, в душе же была радость и гордость.
Миша под секретом рассказал это Володе, Володя без всякого секрета — старшим братьям, а те с хохотом побежали к Варваре Владимировне и
девочкам и сообщили о моих видах на
Машу. И вдруг — о радость! — оказалось: после чая
Маша сказала сестре Оле, что, когда будет большая, непременно выйдет замуж за меня.
Толпою вбежали
девочки. Я вскочил и захохотал.
Маша стояла с блестящими глазами и удивленно смотрела. А я хохотал ей в лицо и восклицал...
Девочки с гувернанткою уже пришли. Я слышал в саду их голоса, различал голос
Маши. Но долго еще взволнованно прихорашивался перед зеркалом, начесывал мокрою щеткою боковой пробор. Потом пошел на двор, позвал Плутона и со смехом, со свистом, с весело лающим псом бурно побежал по аллее. Набежал на Плещеевых, — удивленно остановился, как будто и не знал, что Плещеевы у нас, — церемонно поздоровался.
Дома я подробно расспросил Юлю, о чем она с
Машей разговаривала, что ей говорила
Маша про меня. Между прочим, когда
девочки воротились к себе после мнимого со мною несчастия,
Маша сказала Юле...
Нас встретила моя кузина
Маша, маленькая
девочка в материнской кофте и с запачканным носом.
— Не всегда вместе… Тебе сюда, моя
девочка… — обратилась она к
Маше.
Костя был сын троюродного племянника генеральши, а
Маша — дочь чуть ли не четвероюродной племянницы. И мальчик, и
девочка были сироты и взяты Глафирой Петровной в младенчестве. Дети были неразлучны, и вместе, Костя ранее, а
Маша только в год нашего рассказа, учились грамоте и Закону Божию у священника церкви Николы Явленного, благодушного старца, прозвавшего своих ученика и ученицу: «женишек и невестушка». Это прозвище так и осталось за детьми.
— Я принял к сведению,
Маша. В рассказе Марьи Васильевны было все, что нужно: описан характер
девочки, ее теперешняя жизнь, и выражено желание исправить ее посредством труда, т. е. сделать все по вашему желанию.
— Напрасно ты это делаешь,
Маша. Ты избегаешь его, как трусливая
девочка. Что он такое за вампир? Ты не хочешь объяснений, я это понимаю. Прими его при ком-нибудь.
В числе парадных приемышей были мальчик лет двенадцати Костя и
девочка восьми лет —
Маша.
Весь дом, вся дворня положительно боготворила ее, сама Дарья Николаевна первые годы не могла порой не приласкать эту чудную
девочку, но по мере того, как она вырастала, стала избегать
Маши.
Остались они после покойницы вдвоем с горбуном. Младенца
девочку на грудь соседке бабе отдали. Подросла
девочка —
Машей звали, отдал ее Пахомыч, по совету горбуна, с рук на руки Спиридону Афанасеьвичу Белоярцеву.